Комментарии к сообщению #159015

Над деревней Чёрнобеловкой вставала куцая и серая заря, такая же серая, как суглинок под ногами, превратившийся от бесконечных дождей в сплошное месиво. Несколько сот домиков жались друг к другу, возвышаясь сплошной грязноватой стеной над некогда полноводной и шумной, а ныне маленькой речкой Педовкой.
Неожиданно тишину прервали резкие звуки - какой-то человек что есть мочи бил молотком по рельсу, висевшему на единственной площади села. Бил, помогая себе голосом:
- Народ, выходи!
Захлопали двери и калитки. Крестьяне, наспех запихиваясь в кафтаны и ермолки, спрашивали друг у друга:
- Соседушка, аль случилося чаво?
- Неужели нового бурмистра пришлют?
- Точно! Глядите, у правления писарь, глашатай и учитель стоят - грустные какие-то.
- А у писаря бумага... Неужто кормилец услышал наши молитвы?
Впрочем, справедливости ради следует сказать, что не мало было и других. Они подходили к вышеупомянутой троице, что-то спрашивали и отходили с помрачневшими лицами. Писарь, молодой мужчина с лицом человека, знающего о жизни всё, а потому уже ничему в жизни не удивляющийся, потерянно сидел на крыльце волостной управы. Он машинально протирал аккуратной тряпочкой очки и бормотал чуть слышно: " В такой день, в такой день... Уж лучше бы завтра, а не в день рождения". Видя всё это, глашатай, уже немолодой мужчина с лицом человека знающего о жизни всё и тем не менее не перестающий всему удивляться, взял бразды правления в свои руки. Тем более, что площадь уже заполнилось народом.
- Ну что, все собрались?
- Кажись, все.
-Не-а, Неоднакера чёй-то не видно.
- И не увидите больше!-глашатай торжествующе обвёл глазами площадь.- Конвоируют нашего Неоднакера этапом до Омска.
- Ты чё такое гуторишь?- загудела толпа.
- А то и гуторю. Политический он!
- Да ты что?! А с виду такой обходительный...
- Вот именно, что с виду. Подрывную литературу у него нашли...
- Это как?
- А так, серь неграмотная: чтобы подорвать, надо копнуть. Вот он и копал супротив Бога, царя и Отечества.
-Свят, свят, свят!- и несколько сот человек дружно осенили себя крестным знамениеи.
- Поздно креститься, мужички. Довыёживались? От ваших жалоб у барина терпение лопнуло. А то господин агроном им не по- нраву, и даже на самого господина управляющего кляузы писать начали...
- А что ж нам делать, мил человек?- раздался чей-то голос,- прошлу зиму еле пережили, а в
энтом опять неурожай будет. Скольки можно?
-Правильно!-закричали вокруг,- вон в округе- у всех дород, а мы как скаженные.
- Не хотим боле голодными ходить!
- Не желаем! Вон в Лохомотовку аж две дороги провели- асфальтовую и железную, а у нас колдобины да грязь...
-Это что, в Верхние Кобылинки ляктричество провели.
- А в Мясоедовке опчеству управаляющий на двунадесятые праздники из аж по четыре бочки медовухи выставляет.
-Тихо! Ну что вы разорались. Я -то что, по другому живу? У меня что-ли изба по-белому топится.
- Знаем мы, небось с дружками своими сухой берёзой топишь, а мы - сырой осиной.
-Кто это сказал?!- взорвался глашатай,-выходь сюда. Боишься?!
- А чего мне боятся, я перед опчеством это повторю.
- Я так и знал: Франкенштейн!
- Рупьштейн моя фамилия...
- Тем более. Сейчас пойдём ко мне домой и если ты хоть одно берёзовое полено увидишь...
- То что?
- Извинишься, понял! Вот из-за таких как ты... Вы хоть знаете , дурни, что в этой бумаге?
- Знаем: барин нам нового агронома пришлёт. С хлебом будем!
А четыре бочки медовухи, как мясоедовские, или цирк-шапито из Португалии, как в Нижней Ментовке, не хотите?
- Хотим!- дружно откликнулась толпа.- И баб пусть из Лохомотовки выпишут, а то мы дюже одичали. Без баб.
- Да ты читай бумагу, читай, зря что ль глашатаем работаешь.
- Они ,небось с писарем настоящу ю бумагу заменили...
- Я работаю?! Заменили?!
-Успокойся, Олег Викторович,-примирительно сказал писарь, ты же добрый. Их жалеть надо.
- А меня кто пожалеет? Ты можешь представить меня без Чёрнобеловки?
-А ты меня?
И оба заплакали-тихо, беззвучно, незаметно, как умеют плакать одни настоящие мужчины. Но такое чуткое и отзывчивое сердце у русского мужика, что толпа разом притихла. И даже Рупьштейн спросил участливо:" Ребят, случилось что?"
Глашатай вздохнул, потом развернул бумагу.
- Здесь написано, что через минуту-другую к нам приедут барин, управляющий и агроном...
- Новый?
-Да задолбали вы! Старый! Всё останется, как было. Только...только... Чёрнобеловки больше не будет.
- Ты чё такое говоришь?
А то и говорю. От нас барину одги убытки. Он вчера решил разлгнать нас к сами знаете какой матери. Двадцать четыре часа на сборы- и- скатертью дорожка.
- Постой-постой, а избы наши?
-В счёт долгов на дрова.
- А куда же мы пойдём?
- А куда хотите. Можете за Неоднакером до Сибири ....дюхать, можетев Лохомотовку перебираться, тем более, что там баб хватает. Или в станицу Пчеловодческую топайте: там земли навало, а жителей кот наплакал.
- Не хотим никуда! Не уйдём отседова! Мы -чёрнобеловские!- рёвом сотен голосов ответила площадь.
- Есть только один выход,- начал было глашатай, но тут же смолк: на площадь торжественно въехала кавалькада карет. Мужики сняли шапки, догадавшись, кто к ним пожаловал. Из карет вышло около десятка нарядно одетых мужчин и женщин. Их наряды, цветущий вид резко контрастировали с грязной площадью, серыми домиками, покрытых соломой, измождёнными лицами крестьян...
Впереди, окружённый свитой шёл уверенной походкой барин. Это был немолодой мужчина, на лице которого нельзя было прочесть ничего.
- Ну, здравствуйте, братцы.
Всё, что произошло в следующее мгновение, потом обросло легендами и получило название великое стояние на Педо. Сотни людей рухнули на колени и завопили:
Барин, отец родной, помилуй! Не гони нас, окоянных! Прости!
Господи, если бы вы слышали, сколько тоски было в этом крике-стоне.! Просили юные и старые, слившись в одну единую массу. В ней нашлось место писарю, глашатаю и- Рупьштейну, автору этих строк и даже Неоднакеру_ он бежал с этапа, всю ночь шёл обратно, и теперь стоял тоже на коленях, забыв обо всём том, чему его учили пропагандисты из соседнего посёлка Гущинский.
Что-то дрогнуло внутри барина. К тому же к нему подошла молодая женщина и попросила:
- ПапА,они такие милые! Прости их.
- -Встаньте, братцы,- приказал он.
- Не встанем!-ответила площадь.
- А я сказал встаньте.
- А вот и не встанем.
- Нет, вы только поглядите, господа,- обернулся барин к своей свите,- потрясающий у меня народ. Только бы дай поспорить.
- Совершенно верно изволили заметить, ваше сиятельство,-ответил за всех управляющий.
- Не сердитесь, барин,- поднялся с колен глашатай, а за ним все остальные,- мы такие издревле. И языки наши - враги наши. Мы обещаем отныне ни слова худого... Вот только позволь нам сегодня мы душу облегчим, всё говно выльем...
- Нет, нет, братец! У вас и так этого, как ты выразился, выше крыши. Я думал, что увижу идиллию, буколику, а что открылось глазам моим Грязь и невежество. Невежество- вот бич нашего века.
Свита дружно закивала. Одна из присутствующих дам спросила:- Ваше сиятельство, чуть помедленнее пожалуйста, я записываю.
- Хорошо, Анджелла. И так, о чём я? Ах да. Вот скажите, как в Чёрнобеловке обстоят дела с грамотностью.
- У нас даже учитель есть,- ответили ему из толпы.
- Вот кто, но только я не помню, чтобы я его назначал.
- А он сам себя назначил.
- А почему тогда-учитель.
- А потому, что всех учит.
-Я хочу увидеть его... Так это ты, братец? По какой системе ты учишь моих крестьян? Ушинского, Каменского или Песталоцци?
-По системе имени собаки Павлова.
-?!
- Ачто собаки, что люди, барин. Пинка ей дашь- бояться будет, приласкаешь- хвостом будет перед тобой вилять...
- Интересно, интересно. Продолжай.
-А чего продолжать? Написал мужик положим херь, я го сначала по-хорошему предупреждаю, не понимает, москов мало-тогда я его обсираю...
- ПапА, кес ке се- обсираю.
- Дочка, фи, больше никогда не повторяй таких слов.
- Но звучит красиво...
- Скажи по-нашему: подвергнуть кого-кибудь обструкции.
- Ворт и я говорю барин: подвергай далбайопа обсрукции.
Ну а кто правильно всё понимает, тому иной раз от себя пива ставлю Вот такой я человек.
- А как часто ваши ученики сдают экзамены?- спросил барин.
- У меня каждый день- экзамен.
- А покажите кого-нибудь из ваших учеников.
Учитель задумался, но только на мгновение:
Витёк, иди сюда.
Витёк подошёл.
- Какой душка!-прошептала Анджелла.
- А что у тебя в руках, братец?- спросил Витька барин.
- Это мольберт,- скромно ответил паренёк.
- Вы слышали?- торжествующе произнёс барин,- вот что значат плоды просвещения!
-ПапА,а можно я его проэкзаменую?
- Конечно, дочка.
- Скажите, милый юноша, вы знакомы с творчеством господина Пушкина, нашего славного сочинителя?
- Знаком, тока мне не нравится. Скучно. Я другие стихи люблю.
- Какие, извольте полюбопытствовать?
- Только читай с выражением,- предупредил Витька учитель.
- С выражением? Хорошо.
Отккашлялся, и стал читать.
Если девушка изменит, Не печалься, не грусти-
Ты зайди поешь пельменей, Что в пельменной по пути. Чесноку поешь и лука, К ней домой потом зайди...Там скажи ей тихо....Сука! Поднатужься и набзди.
- Ты что прочитал , олух?- в полной тишине раздался голос учителя.
- Ты же сам сказал, сто с выражением.
-Силён братец, силён.-И,к управляющему:
- Рюмку водки человеку.
- Слушаюсь.
- И теперь о деле. Я решил простить их,- и барин обвёл рукой площадь. Раздался вздох облегчения. Свита, кроме агронома, бурно зааплодировала.- Только, понимаете ли, я в душе либерал. А на дворе середина 19 века. Понимаете?
- Простите, но не совсем ваше сиятельство. Прикажете провести в деревню дорогу?
- Ну зачем так кардинально. Ведь живут же, не померли пока без дороги. Я о свободе слова. Без свободы- не хорошо как-то. Надо выбрать из крестьянского общества двух, а лучше трёх людей, которым мужички доверяют. Назовём их гласными.Они и будут вокс деи, голосом народа.
- Блестящая идея. У вас есть какие нибудь пожелания пожелания, ваше сиятельства.
- Я неравнодушен к литературе. Один пусть будет былинным богатырё, второй... Что-то типа Платона Каратаева, третий- по вашему усмотрению.
- Слушаюсь,- ответил управляющий и зорко всмотрелся в толпу?
- Михайло!
- Чего?
-Поговори у меня ещё! Иди сюда.
- Шарман!- не удержалась дочь барина, когда Михайло подошёл к господам.
- Михайло, приказал барин, ь-скажи что-нибудь.
- Агранома в отставку!
Все зааплодировали, только агроном кисло улыбнулся.
- А что , мне нравится,-сказал барин.
Неожиданно к барину подскочил какой-то молодой человек и закричал:
-А вот я тоже отращу усы, сделаю грустные зенки- и что, я агроном. Так вам наработаю, хоть жопой ешь. Достали!
Барин побледнел:
- Да ты, да ты бунтовщик прав! Марксист?!
- Ваше сиятельство,- бросился к барину писарь,- не обращайте внимания,это НикифОр.
- А что, этот НикифОр не может быть марксистом? Казаки, ко мне! В кандалы смутьяна!
- Барин, он у нас... вот вы про Василмя Блаженног тслышали?
- Кажется понимаю,- успокоился барин,- как тебя, Василий...
- НикифОр я...
- Не важно, гласным быть хочешь?
А как Витьке водочки прикажете? Или сначала надо стихи почитать. Я могу . Вот слушайте.
- В другой раз, братец... Ну и кто у насбудет третьим?
Но управляющий уже вёл к нему ещё одного крестьянина.
- Это берёзкин, ваше сиятельство.
-Прекрасная исконно русская фамилия. Как живёшь, братец?
-Как все барин. Нормально.
- И не обижают тебя?
- Как не забижают? Забижают. У нас без этого нельзя. Значит, заслужил. Поделам нашим. Мы будем другими, и жизнь будет другая...
- Да ты просто прелесть! Третьим будешь?
- А надо?-спросил Берёзкин. У нас более достойные есть.
-Очень надо, брат Берёзкин.
- Тогда буду.
День клонился к закату. Барин ещё пообщался с народом,управляющий пообещал, сто после Рождества Богородицы, числа с 16 сентября осадки прекратятсяи солнышко ещё порадует нас своим теплом.Агроном заверил, что урожай будет неплохим. И счастливые мужики разошлись по домам. Дождь припустил сильнее. Я видел, как запузырились лужи.До Рождества богородицы ещё оставалось больше недели...