Безотцовщина

- У всех людей Валентинов день бывает раз в году, а у вас, похоже, семь пятниц на неделе, Валентин Федорович?
- Пожалуй. Если, конечно, речь о том, что остаюсь Валентиновым 365 дней кряду. А 14 февраля отмечаю именины.

- Но вы ведь не сразу стали носить эту фамилию?
- Верно, в детстве я был Филипасом. Отец у меня из латышей. Правда, мы никогда не встречались, даже фотографии его не видел. В 1936 году отца расстреляли в Томске как врага народа, хотя, конечно, он не был ничьим шпионом или изменником родины. Работал на лесопилке, любил выпить, вот однажды по пьяной лавочке и сболтнул лишнее про товарища Сталина. Нашлись стукачи, которые тут же доложили обо всем начальству, у того имелась разнарядка на поимку врагов советской власти, поэтому репрессивная машина моментально закрутилась: отца арестовали, обвинили в смертных грехах… В итоге мама осталась с четырьмя детьми на руках. Сказать по правде, она сильно злилась на батю, считала, что он и себя сгубил, и родным жизнь сломал. Сожгла все папины фотоснимки, не сохранила ни одной памятной вещицы. Нет, не осуждаю маму. Простая крестьянка, не умевшая ни читать, ни писать, она страшно боялась советской власти и думала лишь о том, как спасти детей, поднять их на ноги. Сейчас другая эпоха, сложно представить, каково жилось людям в середине прошлого века…

- Вашу семью выслали на Дальний Восток?
- После гибели отца мама сама решила уехать из Томска. Выбрала Владивосток, поскольку туда еще раньше перебралась моя старшая сестра, которой в 1939 году исполнилось 18 лет. Мама устроилась уборщицей в военно-морское училище, потом работала поваром в детсаду. В 1941-м грянула война, стало еще тяжелее. Сегодня в это трудно поверить, но мы впятером жили в комнате размером четыре квадратных метра, где еле-еле помешались две кровати и печка. Все! Спали в буквальном смысле друг на друге, в два этажа. По утрам я слушал голос Левитана из черной радиотарелки на стене и просил: «Мама, отвези меня в Москву». Она лишь отмахивалась: «Валя, ты понимаешь, о чем говоришь?»

- Тем не менее, вы стали столичным жителем.
- Да, так сложилась, что почти сорок лет живу здесь и вполне доволен судьбой. В прошлом году меня в качестве почетного гостя пригласили на Дальневосточный кинофестиваль, и я слетал во Владик, где давно не был. Встретился с однокашниками, с которыми когда-то учился в военно-морском училище. Кое-кто сделал карьеру, добился высоких званий и постов, но большинство потерялось в жизни, многие спились, не сумев реализоваться в полной мере. Наверное, разделил бы их судьбу, если бы остался военным. Мама заставила поступить в мореходку, убеждала, что офицер никогда не пропадет, кусок хлеба ему гарантирован. Она много настрадалась-наголодалась и мечтала, чтобы хоть сын пожил, как человек.
Я не смог отказать маме в ее просьбе, но на втором курсе понял: не мое. Не терплю, когда мною начинают командовать, повышают голос. А в армии ведь приказы не обсуждают, их принято выполнять. Словом, подошел к командиру роты и попросил отпустить с богом. Тот посоветовал доучиться и потом решать. Так и сделал: получил диплом о высшем образовании, направление на эсминец и в первый же день службы написал капитану рапорт об увольнении. Мама плакала, умоляла не глупить, но тут меня уже никто не мог переубедить. Ненавидел военную форму, сходил с ума от сознания, что полностью завишу от чужих людей, их прихотей и желаний. Начальство отказалось принять мой рапорт, тогда я сказал, что лучше сяду в тюрьму на три года, но служить не буду. Дошел до командующего Тихоокеанским флотом и Министерства обороны СССР, везде слышал одно: «Товарищ лейтенант, страна потратила на вашу учебу миллионы рублей, извольте отработать вложенное». И тут мне улыбнулась удача: началось масштабное сокращение вооруженных сил, более миллиона военнослужащих попали под указ Никиты Хрущева о досрочной демобилизации. Я почувствовал: это мой шанс и обратился к председателю Верховного Совета Ворошилову. Через две недели пришел ответ из Москвы: уволить Валентина Филипаса в запас. Наверное, это судьба…

- И когда же вы все-таки сменили фамилию?
- В 1960 году пришел на радио, и меня стали доставать расспросами, что за неблагозвучная фамилия такая? Дескать, возьми русский псевдоним. Чтобы ничего специально не выдумывать, переиначил имя. Мама сильно тогда обиделась, и родня затаила, но со временем все привыкли. Через пару лет менял паспорт на новый и официально стал Валентиновым.

- А на радио вы как попали?
- Волею случая. В Хабаровском краевом комитете телевидения и радиовещания набирали группу стажеров, из которых планировали сделать дикторов, и меня взяли. Правда, выхода в эфир пришлось ждать два года. Точнее, не ждать, а учиться – актерскому мастерству, культуре речи. Это сегодня любой желающий может взять в руки микрофон и начать вещать на всю страну. Нет, никого не критикую, но иногда становится обидно за профессию. Берущие на себя смелость общаться с большой аудиторией должны, по крайней мере, правильно говорить, не допуская ошибок в произношении и ударении слов. А то ведь порой уши в трубочки сворачиваются от услышанного. К сожалению, на радио и телевидении развелось много безграмотных людей, не знающих русского языка, не любящих его.

«Хор мальчиков и Бунчиков»

- Принято считать, будто каждый второй журналист втайне мечтает стать писателем. Если продолжить аналогию, получится, что едва ли не все дикторы лелеют надежду однажды переквалифицироваться в комментаторов?
- Это разные профессии, не надо их путать. Мне повезло, я застал Вадима Синявского, близко знал Николая Озерова, неоднократно встречался и общался с Котэ Махарадзе. Никогда не завидовал этим людям и не стремился занять их место. Хотя был эпизод, когда чуть не изменил ремеслу. Незадолго до старта московской Олимпиады где-то наверху созрело решение увеличить штат спортивной редакции Гостелерадио СССР. Стали искать потенциальных комментаторов с хорошо поставленным голосом. Обратили внимание и на меня. Николаю Озерову поручили взять шефство, так сказать, преподать уроки мастерства, подготовить к работе в эфире. Мы встретились, поговорили раз-другой. Я интуитивно чувствовал: не мое это. С другой стороны, не привык отказываться от предложений. Словом, не знал, как поступить. Спасибо Озерову, он все понял и поддержал меня, сказав примерно следующее: «Валя, ты профессионал в своем деле. Зачем становиться дилетантом в чужом?» Я сразу вспомнил Юрия Левитана, которому даже в голову не приходило примерить на себя роль комментатора. С Юрием Борисовичем я познакомился в 1973 году на Всемирной универсиаде, мы с ним тогда впервые работали на два голоса. Потом это случалось не раз, но речь сейчас о другом.
Моя задача – создать настроение болельщикам, пришедшим на стадион, подготовить их должным образом. Сейчас иные дикторы взяли на вооружение манеры шоуменов, ди-джеев. Играют голосом, кричат, заводят публику. Мне, признаться, такое поведение не импонирует, напоминает не слишком удачную попытку подражать американцам. Слышали, наверное, как их ведущие завывают перед началом матчей или при объявлении автора заброшенной шайбы? В Штатах так принято, а зачем нам копировать? Мы обладаем собственной культурой, традициями, их и нужно держаться. Комично выглядит, когда диктор поет неударную гласную или тянет одну ноту в конце слова. Я много раз сталкивался на соревнованиях с американцами, и они всегда с уважением относились к моей манере работы, а над теми, кто обезьянничал, откровенно посмеивались. Все эти «бай-бай» и «о’кей» лишь засоряют русский язык, а я ратую за чистоту.

- Но ляпы, наверное, и у вас случались, Валентин Федорович? За столько-то лет… Помните, наверное, классический анекдот про диктора, который от волнения вместо пианиста Сердюка объявил номер сиониста Пердюка?
- Это байка, а я был свидетелем реального скандала на хабаровском радио, когда ведущий концерта назвал следующих исполнителей: «Уважаемые слушатели, выступает хор мальчиков и Бунчиков». Владимир Бунчиков – известный советский певец, но на слух фраза звучала весьма двусмысленно. Попробуйте повторить и поймете. Словом, с той поры стараюсь предварительно проговаривать текст, чтобы по глупости не проколоться. Конечно, комичные эпизоды приключались. Как-то работал на хоккее, а через три часа обслуживал футбольный матч. Мысленно не успел перестроиться и выдал в микрофон: «На лед, извините, на поле приглашаются…» Болельщики тут же грохнули от смеха. Ну, думаю, выговор обеспечен. Выручили журналисты: на следующий день появились репортажи об игре, авторы которых особо отмечали мое чувство юмора. Дескать, диктор Валентинов увидел, в каком состоянии находится мартовское поле «Лужников», и пошутил на тему льда…
Но это цветочки, был прокол, который реально мог стоить мне рабочего места. 1994 год, финал Кубка Содружества, встречаются непримиримые соперники – московский «Спартак» и киевское «Динамо», в ложе – президент Ельцин собственной персоной. Редкий, надо сказать, случай, Борис Николаевич не слишком жаловал футбол. Матч близился к концу, за пять минут до финального свистка киевляне вели со счетом 1:0, тут спартаковцам удалась классная атака, нападающий хозяев выскочил один на один с вратарем гостей и… промазал с трех метров. Я в сердцах заорал: «Бл…!», – будучи уверенным, что никто меня не слышит. А в манеже ЦСКА, где проходила игра, стояла кнопочная система микрофонов, к которой я не привык. Нажал куда-то не туда, и звук пошел в динамики. Народ в зале просто лег! Хорошо, времена другие настали, а раньше за такие шуточки можно было схлопотать тюремный срок. Все в том же Хабаровске в 50-е годы почему-то не сработала система отключения микрофонов, а диктор, не зная этого, высказался о зачитанном в эфир правительственном сообщении, мол, отбарабанили галиматью. Бедняга получил пять лет колонии. Я, конечно, не думал, что сяду за легкий матерок, но с работой мысленно распрощался. Матч закончился победой киевлян, я остался в рубке, не выходил наружу, пережидал. Но не ночевать ведь в манеже, верно? Спустился вниз. Мне навстречу идет Никита Симонян: «Ну-ка, Валя, повтори, что ты сказал в конце игры?». Попытался отнекиваться, мол, сорвалось с языка. А Никита Павлович, видя мое расстройство, стал утешать: «Не переживай. Все смеялись. Ельцин тоже…». Действительно, в тот раз обошлось, но впредь эмоции я всегда держал при себе.

- Даже когда Андрей Шевченко закинул мяч за шиворот Александру Филимонову, и сборная России упустила победу в решающем поединке с украинцами?
- Это была настоящая трагедия. Постарался максимально бесстрастно объявить о случившемся, чтобы не заводить народ. После финального свистка никаких погромов, беспорядков не случилось, люди в гробовом молчании покинули трибуны.

- А вы во время матча оставляете боевой пост хотя бы ненадолго?
- На футболе, особенно в первом тайме, такое допустимо. А во втором начинаются замены игроков, ближе к финальному свистку надо объявлять порядок выхода с трибун. На хоккее стою у бортика, куда там отойдешь? Да и шайбу могут забросить в любую секунду, удаления случаются. Нет, служебными обязанностями не пренебрегаю, отношусь к ним предельно серьезно. Другое дело, что современный футбол и хоккей особой радости не доставляют, смотреть их скучно. Поэтому позволяю себе отвлекаться, не слежу пристально за происходящим. И дело не в том, что в силу возраста начинаю поскуливать при воспоминаниях о былом. Это объективное сравнение, которое явно не в пользу настоящего. Я был хорошо знаком с Эдиком Стрельцовым, дружил с Толей Фирсовым, Валерой Харламовым, Сашей Мальцевым. Личности, обладавшие характером победителей! Если люди выходили в форме сборной СССР, они не могли проиграть, бились до последнего. А нынешнее поколение? Ребята не успели еще ничего сделать для России, не выиграли ни одного крупного международного турнира, а чуть ли не первым делом интересуются суммой вознаграждения. Я сейчас о футболистах речь веду. Не говорю, что они зажравшиеся, но сытые – точно. А на поле, на мой взгляд, нужно выходить голодным до игры. На Западе звезды зарабатывают еще больше, но рубятся в кровь, не щадят себя и соперников, а наши ноги берегут, жестких стыков избегают. Может, слишком любят себя, забывая, что главное – футбол?

Memento Mortis

- На выездах работать вам приходилось?
- Частенько. И до Киева язык доводил. С Валерием Лобановским меня познакомил его тезка, спортивный журналист Валерий Березовский. К сожалению, обоих уже нет в живых. А тогда, в 1982 году, я работал в столице Украины на молодежном чемпионате мира по хоккею. В один из дней Березовский повел меня в динамовский офис, мол, Василич хочет пообщаться. Помню, зашли в комнату, где сидели какие-то люди, бухгалтеры, кажется. Лобановский встал, пожал руку и неожиданно предложил: «Валентин, проведите хотя бы один наш матч на Республиканском стадионе». Я ответил: «С удовольствием, но нужно официальное приглашение, иначе получится, будто подсиживаю коллег, хлеб у них отбираю». Валерий Васильевич сказал: «Разберемся». Но дальше того разговора дело не сдвинулось. Потом мы еще пересекались, Лобановский даже пошучивал: «Что, Москва не отпускает, держит как талисман?»

- Вредные привычки на службе приобрели, Валентин Федорович?
- Лет двадцать нещадно курил, изводил по четыре пачки за день. Закончилось все проблемами с голосовыми связками. Читаю-читаю, и вдруг появляется неприятный, дерущий горло кашель. Эге, думаю, так не годится! У меня были знакомые кремлевские врачи, я доставал им пропуска на футбольные и хоккейные матчи, а они консультировали меня в случае нужды. Пришел к Геннадию Овчинникову, лечащему доктору Брежнева, и говорю: «Гена, я попал!». Тот осмотрел горло, покачал головой и порекомендовал беречь голос. Мол, связки быстро высохнут, если не бросишь курить. Лучше пей.

- Вняли совету?
- Спиртного тогда не употреблял, ни капли не брал в рот, но мнением врача решил не пренебрегать… В ту пору в Союзе только появился настоящий джин, и я подсел на него, начал регулярно поддавать. Потом, правда, сбросил обороты, однако можжевеловая водка по сей день остается моим любимым напитком.

- Перед работой позволяете себе рюмашку?
- Изредка. В меру, без фанатизма.

- Как Синявский?
- Мы познакомились на Детском городке в «Лужниках». Я только начинал работать диктором, и Вадим Святославович был моим Богом, кумиром. Я ведь заслушивался его репортажами еще во Владивостоке! Помню, зашел в маленькую комнатку, на стуле сидел Синявский, на столе стоял помятый китайский термос, в воздухе витал какой-то своеобразный букет запахов. Я не удержался и спросил: «Что пьете?». Вадим Святославович усмехнулся и ответил: «Коньяк с кофе».

- Красиво жить не запретишь!
- Про Синявского не скажу, попросту не знаю, а я живу весьма скромно. Зарплата в «Лужниках» десять тысяч рублей, на эти деньги не разгуляешься. Однокомнатную квартирку делю с женой, у моей Аннушки вторая группа инвалидности. Два года назад и я перенес обширный инфаркт, но вскоре встал на ноги и вышел на работу. А куда деваться? Соглашаюсь на любые предложения, чтобы прокормиться. Я ведь давно единственный добытчик в семье. А сердце дало сбой, когда убили сына Ани от первого брака. Парню было 27 лет, вечером он возвращался на метро домой из МГУ. Видимо, к Диме подсели в вагоне… Я потом узнал, что у бандитов давно отработан метод: подбираются к задремавшему одинокому пассажиру, крепче усыпляют, дав подышать снотворным, подхватывают под руки и вытаскивают на улицу. Если останавливает милиция, говорят, мол, товарищ перебрал, помогаем попасть домой. А на деле обирают беднягу и бросают где-нибудь под забором. У Димы взяли мобильный телефон и наушники. Наверное, он стал приходить в себя, поскольку его сильно ударили по голове. На беду, дело было зимой, парень элементарно замерз, околел на улице. Тело нашли лишь на девятые сутки. Если бы не мои связи на Петровке, может, до сих пор числился бы пропавшим без вести. Иногда думаю, что такой вариант был бы даже лучше. Аня продолжала бы верить в чудо и ждать, а так разум не справился с жестокой правдой, помутился… Диму похоронили в Теплом Стане, жена постоянно ездит на могилку, а я не могу. Никогда и никого не хоронил. Даже маму. Нет сил смотреть на мертвое лицо. Если не видел человека в гробу, он остается для меня живым. Такая вот причуда или самообман, не знаю, как правильнее сказать…

- К слову, о смерти. Вы ведь работали в 1982 году на матче «Спартака» с «Харлемом», после которого случилась массовая гибель болельщиков в давке?
- Да, но сразу ничего не заметил. Все произошло на Восточной трибуне, а я сидел с противоположной стороны. Было холодно, игра закончилась, я спустился вниз, сел в машину и быстро уехал домой. А в полседьмого утра звонок: срочно прибыть в «Лужники». На стадионе и узнал о страшной трагедии. Разбор полетов вел лично Гришин, первый секретарь Московского горкома партии. Меня спасло, что действовал строго по инструкции и за пятнадцать минут до конца матча объявил порядок выхода с трибун…
Знаю, болельщики часто раздражаются, когда начинаю зачитывать: «Первыми трибуны покидают зрители четных секторов…». На поле идет ожесточенная борьба, еще ничего не ясно, а этот долдон бубнит в ухо! Наверное, и сам злился бы, но есть порядок. Стоит мне чуть задержаться с объявлением, в рубке тут же раздается звонок: «Пора!».

- На прощальном матче Дмитрия Аленичева Василий Уткин, который комментировал игру для собравшихся на стадионе зрителей, сказал, что наконец-то может осуществить давнюю мечту и объявить, кому и в каком порядке выходить с трибун.
- Вася, наверное, хороший комментатор, но не стоило ему браться за чужую работу. Это все не шутки…

- А кто из уткинских коллег вам наиболее симпатичен?
- Не хочу никого выделять. Остаюсь приверженцем старой школы.

- Но телевизор хотя бы смотрите?
- У меня дома две спутниковые тарелки. Кроме комплекта «НТВ-Плюс», который есть у многих, еще лет двадцать назад я получил в подарок Hot Bird. Раньше он ловил сотни бесплатных каналов из разных стран мира, теперь многие переведены на абонентскую плату, но кое-что любопытное отыскать можно.

- Вы вроде всю жизнь считались поклонником московского «Торпедо», а часы на руке, смотрю, носите спартаковские.
- Подарок Славы Старшинова на его же юбилей. Это было в мае 2000 года. Я работал на чемпионате мира по хоккею в Петербурге, когда позвонил Слава и сказал: «Валя, договорись с кем-нибудь о замене и приезжай на денек. Неужели пропустишь мое 60-летие?» Конечно, не мог себе такого позволить. Старшинов – настоящая личность! Как, к примеру, и Стрельцов. Знаете, единственный раз в жизни я не сдержался и расплакался на работе после похорон Эдика. В тот день в «Лужниках» игрался очередной матч чемпионата СССР. Мне и раньше приходилось объявлять минуты молчания, а тут сказал: «Дорогие друзья! Сегодня мы проводили в последний путь…» И все, комок подкатил к горлу, не мог произнести ни слова. Но люди поняли, молча встали с мест. А я всю минуту проревел при выключенном микрофоне. Эдик был гениальным игроком, которого до конца так и не оценили. Искренне желаю счастья и здоровья всем спортсменам – и молодым, и в летах, но откровенно скажу: не представляю, из-за кого стал бы сегодня вот так убиваться. Не только времена изменились, но и люди. И не всегда в лучшую сторону. Это печально, однако что попишешь?

- А у вас замена есть, Валентин Федорович?
- При Советском Союзе каждые полгода проводились семинары, на которые собирали дикторов со всей страны, опытные мастера читали лекции, делились профессиональными секретами. Сегодня этого нет в помине. А хоть бы и было, кто пойдет работать за такие деньги? Не смешите! Так что рано мне уходить на покой.

- Как говорится, старый конь…
- Вот-вот! Надеюсь, борозды не испорчу.

Кто не осилит всё:

"Как, к примеру, и Стрельцов. Знаете, единственный раз в жизни я не сдержался и расплакался на работе после похорон Эдика. В тот день в «Лужниках» игрался очередной матч чемпионата СССР. Мне и раньше приходилось объявлять минуты молчания, а тут сказал: «Дорогие друзья! Сегодня мы проводили в последний путь…» И все, комок подкатил к горлу, не мог произнести ни слова. Но люди поняли, молча встали с мест. А я всю минуту проревел при выключенном микрофоне. Эдик был гениальным игроком, которого до конца так и не оценили."

Осилил всё. Да есть люди. И были люди. А теперь...
Наверно старею.

Спасибо, Александр. Мне было интересно.

Спасибо.

Спасибо за материал